Итак, я нашёл в своём районе старшую школу по вкусу. Поначалу я чуть было не пожалел о своём выборе, поскольку моя новая школа стояла прямо на вершине очень большого холма. Даже весной ученики всё время мокли и потели, взбираясь каждое утро в гору по длиннющей улице — «беззаботно ходить в школу» у меня уже никак не получалось. Всякий раз, как я вспоминал об этой пытке и о том, что мне придётся мучиться так ещё целых три года, на меня находили ужасные апатия и печаль. В тот день я даже немного проспал. Наверное, поэтому я лез в гору с удвоенной энергией и, наверное, поэтому в итоге и чрезмерно устал. Я мог бы встать, конечно, и на десять минут раньше, но все мы знаем, что тем лучше спится, чем громче звенит будильник. Поэтому я славно отоспал лишних десять минут в тишине и покое и упорно шёл в гору, отгоняя от себя печальную мысль, что несколько лет так мне и придётся делать каждое утро.
Моя физиономия, наверное, была единственной мрачной на вступительной церемонии. У всех остальных на лицах витало счастливое выражение «к новым вершинам», ну, вы меня понимаете, этот самый взгляд «с надеждой и неуверенностью», которым смотрит каждый ученик, переведённый в другую школу. Меня-то такие проблемы не трогали; со мной сюда поступило достаточно моих друзей и знакомых; из них порядочно даже стояло со мною сейчас в ученических рядах. Поэтому я был не так уж и восхищён событием; тут, в общем-то, нечем было восхищаться.
Ребята носили спортивные пиджаки; девчонки – школьные матроски, отжившие своё лет эдак двадцать назад. Дичайшая комбинация. Наверное, бубнящий свою занудную речь директор на сцене просто любил смотреть на девчонок в матросках. Пока я раздумывал над подобными глупостями, идиотская церемония наконец-то закончилась. Я отправился в комнату 10-го «Д» класса вместе с моими новыми — и абсолютно мне ненужными — одноклассниками.
Наш руководитель, Окабэ-сэнсей с идиотской улыбкой, видать натренированной многочасовыми бдениями перед зеркалом, подошёл к доске и представился. Сначала он рассказал, что был физкультурником, тренером школьной команды по гандболу. Затем он перешёл к другим темам и сообщил, что когда он учился в университете, он играл в гандбол и даже побеждал в чемпионатах, а вот в нашей школе с гандболом всё плохо, так что все, кто захочет, могут записаться в команду гандболистов. Ну и, наконец, он упомянул, что гандбол – самая увлекательная и необычная игра в мире, и т. д. и т. п., и я уже думал, что он никогда не закончит, как вдруг он резко прервался:
‒ А теперь давайте все познакомимся!
Это было вполне предсказуемо, так что я не удивился.
Один за другим ребята в левой половине класса начали представляться. Они поднимали руки, объявляли свои имя, фамилию, название предыдущей школы и всякую прочую чушь, навроде хобби или любимого блюда. Большинство упорно мямлило заученные тексты себе под нос, кое-кто представлялся действительно оригинально; хотя шутки в основном были такого качества, что после них температура в комнате заметно падала. Моя очередь говорить уже тоже была не за горами. Я начал нервничать. Вы ведь понимаете, что я чувствовал, да?
После того, как я произнёс мою тщательно обдуманную, выверенную, сокращённую до минимума фразу, стараясь не подавиться собственными словами, я сел обратно за парту с чувством облегчения, которое наступает после выполнения грязной и неприятной, но необходимой работы. В свою очередь поднялась ученица сзади меня и — наверное, я теперь не забуду этого до конца жизни, а слова её ещё надолго определят ход моего повествования — сказала так:
‒ Меня зовут Судзумия Харухи. Восточная средняя школа.
До этого момента вступление ничем не выделялось, так что я даже не стал оборачиваться, чтобы на неё взглянуть. Я просто упорно смотрел на доску и прислушивался к её чёткому, живому голосу.
‒ Обычные люди меня не интересуют. Если здесь есть пришельцы, гости из будущего, слайдеры, экстрасенсы — милости прошу. Это всё.
После этого я не выдержал и развернулся взглянуть.
Длинные прямые тёмные волосы сдерживал ободок. Симпатичное лицо было переполнено дерзостью и брошенным смотрящему на неё классу вызовом. Серьёзность и решимость сияли в её блестящих глазах под длинными тёмными бровями. Маленькие губы были плотно сжаты. Вот такое вот было моё первое впечатление об этой девчонке.
Я до сих пор помню, что был удивлён — она оказалась очень красивой.
Тем временем Харухи, медленно осматривая своим вызывающим взглядом класс, секунду задержалась на мне — вероятно, поскольку я забыл закрыть рот, — а затем села, не сделав даже какого-либо намёка на улыбку.
Она что, пыталась выглядеть эффектной?
Наверняка в эти мгновения в головах у школьников крутились сплошные вопросительные знаки, и никто не мог понять, как на подобное реагировать. «Смеяться, что ли?» Никто не знал.
По крайней мере, одно можно сказать точно — Харухи не шутила и не старалась произвести впечатление, поскольку это же напыщенное выражение она поддерживала на лице все двадцать четыре часа в сутки.
Она всегда серьёзна. Оглядываясь назад, я помню её только такой.
После тридцати секунд полнейшей тишины руководитель несколько неуверенно пригласил представиться кого-то там следующего, и обстановка разрядилась.
Вот так мы и встретились. Мгновение, которое сложно забыть. Очень хочется верить, что всё это и впрямь было совпадением.
После шоу, устроенного на публике в первый день, Харухи вдруг превратилась в невинную тихую старшеклассницу. Но теперь я ясно вижу, что это было затишьем перед штормом.
Все пришедшие в нашу новую школу — это бывшие ученики одной из четырёх средних школ города, набравшие достаточно баллов на вступительных экзаменах. Конечно, среди них были и выпускники восточной средней; поэтому в нашем классе могли быть и те, кто учился до этого с Харухи и знал бы, что она имеет в виду своим многозначительным поведением. Но, к сожалению, я ни с кем из восточной средней школы не был знаком, а потому и предупредить меня о грозящей мне опасности было совершенно некому. Так что через пару дней после странного Харухиного выступления я совершил нечто, чего я не забуду теперь никогда — я заговорил с ней перед уроком.
Цепочка домино из моих неудач начала рушиться, а первую костяшку толкнул я сам.
Видите ли, когда Харухи тихо сидит на своём месте, она выглядит ну просто как обычная симпатичная девочка, так что, оказавшись за партой прямо перед ней, я надеялся попробовать завести разговор. Я всерьёз думал, что это сработает! Наивный. Кто-нибудь, подарите мне немножко здравого смысла.
Конечно, сначала я упомянул Харухино вступление.
‒ Эй!
Я как бы случайно повернулся к Харухи с лёгкой улыбкой на лице.
‒ Ты что, всю эту речь про пришельцев говорила всерьёз?
Судзумия Харухи медленно повернулась и уставилась мне прямо в глаза, скрестив руки на груди и плотно сжав губы.
‒ Какую ещё «речь»?
‒ Речь про пришельцев.
‒ А ты пришелец?
Она выглядела серьёзной.
‒ Нет.
‒ А если не пришелец, так чего тебе?
‒ Да… я… просто так спросил, в общем-то.
‒ Так и не лезь. Ты тратишь моё время.
Её взгляд был таким колючим, что я даже промямлил какое-то извинение, не успев толком ничего сообразить. В ответ Судзумия Харухи презрительно отвела взор и хмуро уставилась на доску. Я собирался было ответить ей чем-нибудь едким, но в голову ничего не приходило. Тут, слава богу, появился учитель и избавил меня от этой жалкой необходимости.
Я разочарованно повернулся обратно к доске и заметил, что кое-какие ученики наблюдали за всей этой сценой с большим интересом. Разумеется, от этого мне стало ещё паршивей. Я принялся сверлить их взглядом, одного за другим, но вскоре заметил, что на их лицах витало, в основном, выражение сочувствия, а некоторые даже кивали мне с симпатией.
Как я уже сказал, поначалу меня это раздражало. Однако всё объяснилось очень просто: все эти люди поступили в наш класс прямо из восточной средней школы.
Имея опыт потрясающе интеллектуальной беседы с Харухи, я решил на всякий случай отныне держаться от неё подальше. Это удавалось мне в течение целой недели. Но в классе неизменно находились люди, которые всё ещё пытались заговорить с сердитой, симпатичной, хмурящей брови на собеседника Харухи.
Большей частью это были обычные суетливые девчонки; все знают, что стоит им увидеть одноклассницу-одиночку, как они пытаются по доброте душевной влезть в её личную жизнь и всё там исправить. Дело это, в общем-то, хорошее, но с Харухи им стоило бы быть осторожней.
‒ Привет! Смотрела вчера девятичасовой сериал?
‒ Нет.
‒ А? Почему же?
‒ Нипочему.
‒ Глянула бы! Чудесный сериал. Хочешь, сюжет расскажу?
‒ Проваливай.
Вот так и получалось.
Было бы гораздо лучше, если бы Судзумия отвечала, сохраняя деревянное лицо. Но нет, ей нужно было обязательно выразить своё раздражение и в голосе и во взгляде. Несчастные жертвы Харухи оттого начинали думать, что они совершили какую-то ужасную ошибку, наступили Харухи на больную мозоль. В конце концов, все они бормотали «Да?.. Ну ладно… Извини» и, теряясь в догадках, плелись прочь.
Не огорчайтесь, ребята; вы никаких ошибок не сделали. Самая большая ошибка не у вас, она в мозгах у Харухи Судзумии.
Хоть я и люблю поесть в одиночестве, я не хочу, чтобы люди думали, будто я страшный никому не нужный урод, раз ем свои харчи в отдалении, пока другие наслаждаются ими же в самых разных компаниях. Поэтому, пускай мне, в общем-то, безразлично даже чужое мнение на этот счёт, я всё-таки завтракал вместе с моим давнишним одноклассником Куникидой и выпускником восточной школы Танигути, который сидел тогда неподалёку от меня.
Однажды мы заговорили о Харухи.
‒ Ты уже пробовал общаться с Судзумией? — невинно поинтересовался Танигути. Я кивнул. — И кончилось тем, что она наговорила тебе чепухи, а ты не знал, как реагировать?
‒ В яблочко!
Танигути запихал варёное яйцо себе в рот и объявил:
‒ С теми, кто ей интересен, она разговаривает по-другому. Сдавайся! Теперь-то тебе понятно, что она за фрукт? Я с ней учился три года подряд; уж поверь мне, я её знаю, — сказал он, а затем выдал целую речь: — Она всегда творит какие-нибудь безумства. Я думал, поуспокоится, перейдя в десятый класс, но, видимо, не судьба. Видел, какое шоу она устроила в первый день?
Куникида, вытаскивавший в это время косточки из рыбы, влез в разговор:
‒ Ты имеешь в виду её речь про пришельцев?
‒ Именно. Она и в средней школе говорила и делала много странного. Например, история со школьным вандализмом.
‒ А что случилось?
‒ Знаешь такую штуковину, которая рисует краской линии на траве? Как же она называется… Короче, она проникла ночью в школу и этой штукой нарисовала огромные знаки посреди всех площадок!
Лицо Танигути при этих словах осветила ехидная улыбка – вероятно, он хорошо помнил этот случай.
‒ Забавно было. Я притащился в школу поутру, а там повсюду круги да треугольники. Я всё никак не врубался, чего это они здесь делают. Бегали смотреть на них с высоты, с четвёртого этажа — да всё одно, непонятные знаки какие-то.
‒ А, знаю, наверное, я их даже видел, — сказал Куникида. — Их, случаем, в газете не печатали? Там вроде бы был даже снимок с вертолёта. Похоже на какие-то фигуры, как у индейцев Наска.
Похоже, я был единственным, кто ничего не слышал.
‒ Видел, видел я твою статью. С заголовком, что-то вроде «Загадочный вандал атакует восточную среднюю школу»? Догадайтесь-ка, кто это был?
‒ Думаешь, она?
‒ Сама созналась. Это совершенно точно. Её даже вызывали на беседу к директору; всех учителей согнали туда, и все пытались выяснить у неё, зачем она рисовала круги.
‒ Ну и зачем же?
‒ Понятия не имею, — пробубнил Танигути, пытаясь при этом разжевать полные щёки риса. — Говорят, она отказалась сознаваться. Конечно, когда она на тебя так уставится своими ужасными глазами — вообще передумаешь ей вопросы задавать. Кто-то говорит, что она пыталась вызвать НЛО, другие — что это какая-то магия, призывание монстров, или что она хотела открыть порталы в другие миры. Вариантов много, ну да покуда она не разоткровенничается, понять, какой из них правильный, нам не светит. Это тайна, покрытая мраком.
Уж не знаю почему, но я сразу же представил себе Харухи, с её серьёзным и сосредоточенным видом проводящую широкие белые линии на футбольном поле поздней ночью. Наверняка она приготовила инструменты и краску заранее и спрятала их в кладовке. Возможно, она даже обзавелась фонариком! В его неровном жёлтом свете Судзумия Харухи должна была выглядеть уравновешенно и печально… Ладно-ладно, я просто фантазирую.
По правде говоря, Судзумия Харухи, вероятно, действительно стремилась вызвать НЛО, монстров из будущего или даже портал в другое измерение. Наверное, она провозилась там почти всю ночь, но ничего не вышло, и она отправилась домой с ужасным чувством поражения на душе.
‒ Но и это ещё далеко не всё! — Танигути продолжал уплетать завтрак. — Иногда я появлялся в школе и обнаруживал, что все парты во всех классах вытащили в коридор или что школьную крышу разрисовали звёздами. В другой раз она обошла всю школу и развесила повсюду бумажки с молитвами — знаешь, китайские заклятья, их надо клеить прямо на лоб вампирам, чтобы те погибли… Кто знает, что ей тогда двигало?
Кстати говоря, Судзумии Харухи в тот момент в классе не было — иначе вряд ли мы бы вели такие безмятежные переговоры. Хотя, конечно, если бы она нас и услышала — скорее всего, ей было бы наплевать. Обычно Судзумия Харухи покидала комнату после четвёртого урока и возвращалась к началу пятого. Завтраков из дома она с собой не приносила, поэтому, думаю, она ходила завтракать в буфет; но что можно делать в буфете час с небольшим? К тому же, она пропадала и на всех остальных переменах. Куда же она бегает?..
‒ Но парни за ней просто хвостом бегают! — продолжил Танигути. — Она симпатична, спортивна и умна. Пусть она и немного странная, но когда молчит — выглядит очень даже ничего.
‒ Откуда ты таких сплетен понабрался? — заинтересовался Куникида, за разговором не успевая даже поглощать продукты из своей коробочки.
‒ Было время, когда она меняла парней, как перчатки. По моим сведениям, самый счастливый из них продержался неделю, кратчайший же срок был — пять минут после признания. Единственной причиной для разрыва отношений было всегда то, что ей «некогда возиться с обычными людьми».
Похоже, Танигути говорил со знанием дела. Когда он заметил, что я с интересом смотрю на него, он несколько разволновался.
‒ Мне люди рассказывали! Честно! Уж не знаю почему, но она не заворачивает сразу ни одного кандидата. За три-то года уже каждый понял, что к чему, и поток признаний практически иссяк. Но у меня есть забавное ощущение, что в старшей школе все эти танцы пойдут по новой. Я тебя предупреждаю: лучше сдавайся сразу. Поверь мне, я знаю, что к чему.
Ох, да боже ж ты мой. В этом плане Судзумия Харухи меня не интересует.
Танигути запихал свою пустую коробку из под еды обратно в портфель и ухмыльнулся:
‒ По мне уж если кто и стоит внимания, так это она — Асакура Рёко, — он указал подбородком на стайку девчонок за пару рядов от нас. В самом её центре с цветущей улыбкой на лице стояла Асакура Рёко.
‒ По моей личной базе данных она входит в «тройку самых симпатичных десятиклассниц» этой школы.
‒ Ты чего, завёл досье на каждую?
‒ Я разбил их на группы, от А до Г, и, поверь мне, меня интересуют только девушки ранга «А». Юность бывает лишь один раз в жизни, парень — так пусть же она будет счастливой!
‒ Ну и что же, эта твоя Асакура Рёко попала в «А»? — спросил Куникида.
‒ АА+! Ты только глянь на её милое личико, какая чудесная, общительная девчонка!
Даже забыв про эгоистичные мотивы Танигути, нельзя было не признать, что Асакура Рёко действительно обладала уникальной внешностью — совсем, впрочем, иного рода, нежели Харухи Судзумия.
Во-первых, она была очень красива и всегда оставляла за собой приятное ощущение ласки и заботы. Во-вторых, как и сказал Танигути, она была очень дружелюбной и общительной. Она одна из всего класса ещё временами пробовала завести беседу с Харухи Судзумией, раз за разом, как бы грубо та себя с ней не вела. Пожалуй, её можно было принять за старосту. К тому же она была весьма неглупой — судя по тому, что она единственная из класса обычно могла связно поддерживать диалог с учителем. На все вопросы она всегда отвечала правильно. Учителя, наверное, считали её образцовым ребёнком. Ну и, кроме того, она была невероятно популярна! Семестр только-только начался, а вокруг неё уже вертелись все девчонки нашего класса. Как будто бы она свалилась откуда-нибудь с Луны или родилась с золотой ложкой во рту — она умела притягивать людей.
Вечно хмурая, двинутая на фантастике Харухи Судзумия ей очевидным образом проигрывала. Впрочем, обе кандидатки были не по силёнкам нашему герою Танигути — птице далеко не столь высокого полёта. Ни тут, ни там ничего ему не светило.
Шёл апрель, и Судзумия всё вела себя на удивление тихо. Для меня этот месяц был просто замечательным. Впереди оставалось ещё целых тридцать дней счастья, прежде чем Судзумия начала выписывать кренделя. Но даже в это время я замечал в её поведении некоторые странности.
Вам перечислить?
Улика №1. Она меняла причёску каждый божий день. Более того, по моим наблюдениям в появлении причёсок была некоторая закономерность. В понедельник Харухи приходила в школу с распущенными, совершенно свободными волосами. На следующий день она заплетала их косичкой! Тут я вынужден сознаться, что на ней это смотрелось симпатично. Ещё через день косичек становилось две, затем три, в пятницу на её голове красовались четыре перевязанных ленточками хвоста. Шифр, да и только:
Понедельник = 0 , вторник = 1, среда = 2…
С каждым следующим днём недели на её голове прибавлялось косичек; с понедельника всё начиналось по новой. Понятия не имею, зачем она это делала, но в воскресенье её косичка должна была бы состоять из шести хвостов… мне внезапно захотелось увидеть её в воскресенье.
Улика №2. Уроки физкультуры у 10-го «Д» и 10-го «Е» проходят совместно. Поэтому мы делим помещения: девушки из обоих классов переодеваются в классной комнате 10-го «Д», а нам, парням, перед каждым уроком физкультуры приходится отправляться в 10-й «Е» и переодеваться там.
Это правило, впрочем, ничуть не смущало Харухи. Она плевать хотела на присутствие мальчишек, и каждый раз стягивала свою матроску ещё до того, как наша братия покидала помещение. Похоже, мы для неё были чем-то вроде тыкв или мешков с картошкой. С невозмутимым видом она швыряла свою форму на парту и принималась натягивать физкультурные шорты. Где-то к этому времени в дело вступала Асакура Рёко и выгоняла застывших от изумления парней, таращащих на Харухи глаза.
По слухам, Рёко и другие девчонки много раз пробовали беседовать на эту тему с Харухи, но безрезультатно. Каждый раз на перемене перед уроком физкультуры Харухи стягивала с себя школьную форму, не моргнув и глазом. Поэтому нам, парням, вскоре пришлось научиться покидать класс незадолго до наступления перемены. Мы не могли отказать Асакуре Рёко.
Да, кстати говоря — у Харухи действительно стройная фигура… Но об этом как-нибудь в другой раз.
Улика №3. Каждую большую перемену Харухи уходила в самоволку. В ту же секунду, как звенел звонок, она хватала свой портфель и вылетала из класса. Наиболее вероятным мне казалось, что она бегает к себе домой; вот уж чего бы я никогда не подумал — так это что она запишется во все кружки нашей школы. Сегодня вы заметили её гоняющей мячи в баскетбольной секции, а назавтра она уже дырявит подушки, тренируясь на будущую швею. Недолго, впрочем. Третьего дня она лихо размахивает своей клюшкой на секции хоккея; думаю, она и бейсболом занималась, только я этого не видел. В общем, Харухи побывала везде — вступила в каждый кружок и спортивную секцию и опробовала себя там. Многие секции, понятное дело, пытались её удержать; столь же очевидно, что им это не удалось. «Заниматься одним и тем же каждый день — скучно» — слышали они от Харухи и на этом с ней расставались. В конце концов, она так никуда и не записалась.
Чего она хотела добиться?
Уже благодаря только этому слухи о «дикой десятикласснице» расползлись по школе почти мгновенно. Через месяц после начала семестра не было ученика, который не знал бы Судзумию Харухи. Директор — да, директора могли знать не все, но вот о Судзумии Харухи слышал каждый.
День за днём, невзирая на все наши печали и радости, наступал солнечный май.
Хотя я лично и думаю, что судьба — это нечто ещё более надуманное, чем лох-несское чудовище, если всё ж таки она где-то существует, то моё колесо судьбы, скорее всего, начало вращаться. Быть может, где-нибудь в далёких горах какой-нибудь старикан сейчас занят, переписывая книгу путей моих.
Как-то раз, под конец майских праздников, я шагал в школу, плохо представляя себе, какой сейчас день недели. Необычно жаркое майское солнце палило с небес; я обливался потом, а конца пути на холм всё никак не было видно. Ну чего, чего от меня нужно этому солнцу? Я сейчас помру от солнечного удара.
‒ Эй, Кён!
Кто-то схватил меня сзади за плечо. Оказалось, Танигути. Пиджак сидел на нём неряшливо, а галстук был помят и скособочен.
‒ Где был на майские праздники? — спросил он меня.
‒ Ездил с сестрёнкой к бабушке в деревню.
‒ Какая банальность!
‒ Уж кто бы говорил. Сам-то чем занимался?
‒ Подрабатывал все выходные.
‒ Что-то на тебя это совсем не похоже.
‒ Кён, ты ведь уже старшеклассник — сколько ты ещё будешь таскать сестрёнку к бабушке с дедушкой? Веди себя как старшеклассник!
Кстати, Кён — это я. Первой так меня назвала моя тётка несколько лет назад, в один из своих чрезвычайно редких визитов. «Боже мой, Кён, как ты вырос!!». Сестрёнке это показалось забавным, и она принялась называть меня так же. Ну а там уже и друзья подтянулись, переняв дурную привычку. Чёрт, а ведь до этого сестра называла меня «братиком»!
‒ Так уж у нас в семье заведено — собираться вместе на майские праздники, — ответил я, карабкаясь на холм. В промокшей от пота одежде я чувствовал себя неуютно.
Танигути, разговорчивый, как обычно, пошёл трепать о каких-то прелестных девчонках, с которыми он познакомился на работе, и как он планировал на заработанные деньги погулять на свиданиях, и так далее. Откровенно говоря, рассказы о чужих мечтах делят с рассказами о милых зверушках первые два места в моём рейтинге самых тупых тем для разговора.
Пока я внимательно выслушивал танигутин календарь свиданий (разумеется, пустяковые проблемы, навроде той, что с ним никто не хочет встречаться, его не волновали), мы добрались до школы.
Когда я вошёл в класс, Судзумия Харухи уже сидела на своём месте позади, отрешённо глядя куда-то за окно. Волосы её были заплетены в две аккуратных косички; похоже, что сегодня среда. Я сел за свою парту, и тут какой-то чёрт толкнул меня — до сих пор не знаю, зачем я это сделал. Прежде, чем я успел передумать, я уже опять заговорил с Харухи Судзумией.
‒ Меняешь причёску, шифруясь от пришельцев? — спросил я.
Медленно, как робот, Судзумия Харухи развернулась в мою сторону и уставилась на меня со своим серьёзным выражением лица. Выглядело страшновато.
‒ Когда заметил?
Она говорила со мной таким тоном, как будто бы я был камнем на обочине дороги. Я на секунду задумался.
‒ Гм… Давно уже.
‒ Да? — Харухи подперла свою голову кулаком и приняла раздражённый вид. — Вообще-то, здесь сложная система.
Впервые она поддерживала внятный диалог!
‒ У каждого дня недели свой цвет: у понедельника — жёлтый, у вторника — красный, у среды — синий, потом зелёный, золотой, коричневый и белый.
Я, в общем, понял, о чём она говорит.
‒ А число косичек, понятное дело, — просто номер дня, от нуля до шести?
‒ Точно.
‒ Тогда, по-моему, понедельник должен быть «единицей».
‒ Тебя никто не спрашивал.
‒ Да уж…
Явно не удовлетворённая таким ответом, Харухи нахмурилась мне в лицо. Я сидел и старался не шевелиться, чувствуя себя крайне неуютно.
‒ Я тебя где-то встречала? Давным-давно?
‒ Не думаю.
Тут в классную комнату впорхнул Окабэ-сенсей, и наш диалог закончился.
Пусть наша первая беседа и не представляла собой ничего достойного пересказа, она вполне могла оказаться поворотной точкой в наших отношениях! Как я уже говорил, единственная возможность потолковать с Харухи представлялась перед началом урока, поскольку на переменах она всегда куда-то исчезала. Но так как моя парта стояла прямо перед ней, я был уверен, что мои шансы на разговор были намного выше, чем у других.
Но более всего меня поразило то, что Харухи в самом деле ответила мне по-человечески. Вообще-то я думал, что ответом будет что-то вроде «Отвяжись, придурок!», или «Боже, надоели!», или «Какая разница!». Наверное, я почти такой же псих, как и она, раз решился на разговор.
Поэтому, когда я пришёл в школу на следующий день и обнаружил, что Харухи не заплела, как обычно, три косички, а взяла и коротко подстригла свои красивые волосы, я был раздосадован. Она укоротила их так, что они едва доставали ей до плеч. Хотя, конечно, такая причёска и смотрелась на ней неплохо, но ведь это был явный упрёк — она остригла свои волосы сразу же после того, как я заговорил о них. Дураку понятно, что она надо мной насмехается. Какого чёрта!
Тут, впрочем, я решил её расспросить.
‒ Нипочему, — ответила Харухи своим фирменным недовольным тоном, но выражением лица никак не выдала своих эмоций. Она не собиралась объяснять мне причину.
Как и ожидалось.
‒ Ты и вправду перепробовала все кружки?
С тех пор перебрасываться с нею парой фраз перед уроками стало моей ежедневной обязанностью. Конечно, если я молчал, то уж Харухи-то и подавно никак себя не проявляла. К тому же, когда я пытался завести разговор о вчерашнем телешоу, погоде и тому подобном – обо всём, что, по её мнению, было «дурацкой темой» — она меня просто игнорировала. С учётом этого я осторожно подбирал темы для разговоров.
Когда ей надоедало, она просто раздражённо отворачивалась.
‒ Ну и как, есть ли здесь какие-нибудь интересные кружки? Я, пожалуй, и сам не прочь куда-нибудь записаться.
‒ Нет, — отрезала Харухи. — Ни одного.
Подчеркнув это тоном, она тихонько вздохнула. Расстроена она, что ли?
‒ Я думала, в старших классах будет интереснее. А тут — всё то же самое, что и средней школе. Никаких отличий. Похоже, я поступила не в ту школу.
Мадмуазель, а по каким критериям вы вообще выбирали себе школу?
‒ Спортивные секции и литературные кружки — все на одно лицо. Эх, попадись мне хоть один нормальный кружок в этой школе!..
‒ Кто вообще дал тебе право называть чужие кружки ненормальными?
‒ Заткнись. Если мне нравится кружок — он хороший, иначе — бездарность.
‒ Да? И почему я так сразу и подумал?
‒ Хмпф!
Она раздражённо отвернулась, закончив этим сегодняшнюю дискуссию.
В другой раз:
‒ Я, кстати, тут однажды слышал… Ну, не то, чтобы это было особо важно… Ты что, правда бросала всех, кто пытался с тобой встречаться?
‒ А тебе-то какое дело?
Она откинула прядь волос себе за плечо и уставилась на меня своими сверкающими чёрными глазищами. Похоже, у неё в запасе имеются два настроения: никакое и злое.
‒ С тобою что, Танигути беседовал? Боже, не могу поверить, что снова оказалась с этим кретином в одном классе. Может, он маньяк и специально меня преследует?
‒ Вот уж не думаю.
‒ А, ладно — понятия не имею, чего он там напридумывал, но почти наверняка он угадал.
‒ И что, тебе действительно совершенно никто на свете не интересен?
‒ Ни капельки.
Безусловное отрицание, похоже, у неё в крови.
‒ Все они — сплошные недоумки. Я просто представить себе не могу, какие с ними могут быть серьёзные отношения. Каждый приглашает на свидание в воскресенье — «встретимся на станции в десять часов». Ну а потом, разумеется, кино, кафешки, парки развлечений или футбол. А если мы обедаем вместе, то мы обязательно должны сидеть в кафе и хлебать чай. А в конце все прощаются, машут ручками и говорят «увидимся»!
«Ну и чего же в этом плохого?!» — подумал я про себя, но огласить свою мысль не осмелился. Если Харухи недовольна — наверное, ей такое не по душе.
‒ А потом, конечно же, они будут мямлить признания по телефону! Охренеть можно! Такие серьёзные вопросы нужно обсуждать с глазу на глаз!
Я про себя немного посочувствовал харухиным ухажёрам. Такие серьёзные вопросы крайне сложно обсуждать с тем, кто смотрит на тебя, как на червяка. Да одного твоего взгляда достаточно, чтобы вышибить из оппонента любые намерения признаваться в любви! Я живо представлял себе этих несчастных парней, отвечая Харухи:
‒ Наверное, ты права. Будь я на их месте, я бы всё-таки попробовал сказать прямо.
‒ Да провались ты хоть пропадом! Какая мне разница?
О чёрт, я опять сказал что-то не то?
‒ Я просто не могу поверить, неужто все парни на свете — такие сопливые безмозглые животные? Меня этот вопрос ещё в средней школе беспокоил.
Похоже, что тебе и сейчас не полегчало.
‒ Ну и кого же ты тогда сочла бы «интересным»? Пришельца, что ли?
‒ Пришельцев и тому подобное я сочла бы интересным вне зависимости от пола.
‒ Да почему ты так упорно избегаешь обычных людей? Чем они тебе не угодили?
В ответ на мою подколку Харухи презрительно окинула меня взглядом.
‒ С обычными людьми не происходит ничего интересного!
‒ Э?.. Да, в этом есть некий смысл.
Даже я не мог ничего возразить: если вдруг какая-нибудь милая девчонка в нашей школе окажется наполовину пришельцем, даже я подтвержу, что это весьма круто. Или Танигути, сидящий прямо передо мной и подслушивающий наш диалог с Харухи — детектив из будущего; это даже круче той девчонки. А уж если бы Асакура Рёко, зачем-то улыбающаяся мне вторую минуту подряд, обладала бы какими-нибудь суперспособностями — моя школьная жизнь была бы самой увлекательной во вселенной.
Но всё это невозможно — пришельцев, гостей из будущего и экстрасенсов не существует. Их не бывает. Ну ладно, пусть даже они существуют. Вы думаете, они просто так выйдут из-за угла, помашут перед нами ручкой и скажут, «Знаешь, а я вообще-то пришелец»?!
‒ ПРАВИЛЬНО!
Харухи внезапно вскочила и опрокинула свой стул. Со всех сторон начали оглядываться.
‒ ВОТ ПОТОМУ-ТО Я И ИЩУ ИХ ПОВСЮДУ!!!
‒ Прошу прощения за опоздание!
Как всегда оптимистичный, но порядком запыхавшийся Окабэ-сэнсей ворвался в комнату. Как раз в тот момент, когда аудитория смотрела на Харухи, грозно протягивающую кулаки к небу и сверлящую взглядом потолок. Окабэ-сэнсей удивился.
‒ Простите… Урок начинается!
Харухи тут же уселась за парту и свирепо глянула на край своего стола. Фух!
Я развернулся к доске, и тотчас же начали разворачиваться остальные. Окабэ-сэнсей, заметно растерявшись от таких беспорядков, взобрался на возвышение и мягко кашлянул.
‒ Прошу прощения за опоздание… Ладно, приступим!
Когда он повторил это, атмосфера в классе наконец начала приходить в норму — как раз в ту самую норму, которую Харухи более всего ненавидела.
Но, может быть, просто такова жизнь?
Говоря по правде, в глубине души я завидовал Харухиному отношению к жизни.
Она до сих пор надеялась однажды встретить кого-нибудь из мира грёз — надежда, которую я оставил давным-давно — и, более того, она с энтузиазмом пыталась воплотить её в жизнь. Раз уж пришельцы не появляются, если просто сидеть и ждать, ну так давайте обратим на себя их внимание! Потому-то Харухи и рисовала круги на асфальте, загадочные символы на школьной крыше и расклеивала повсюду древние китайские заклинания.
Эх!
И действительно, всё это могло показаться диким, но преследовало вполне определённые цели. Ведь ожиданием чуда действительно ничего не добьёшься — так почему бы не попробовать делать что-нибудь хотя бы наудачу? В результате, впрочем, удачи никогда не случалось. Наверное, поэтому у Харухи всегда такое раздражённое выражение на лице?..
‒ Эй, Кён.
После уроков ко мне подошёл Танигути с загадочным выражением на лице. Эй, Танигути, с такой физиономией ты похож на придурка!
‒ Молчать! Это всё неважно. Скажи лучше, что за заклинание ты использовал?
‒ Какое заклинание? – спросил я, вспоминая все свои заклинания. Говорят, всё, что кажется магией — просто работа профессионала.
Танигути указал на пустующее место Харухи.
‒ В первый раз вижу, чтобы она с кем-то так долго разговаривала! О чём вы болтали?
Действительно, а о чём же мы болтали? Я просто задал ей пару вопросов, вот и всё.
‒ Я поражён до глубины души! — Танигути с деланым благоговением воззрился на меня, а в это время позади него возник Куникида.
‒ Кёну всегда нравились странные девушки, — объявил он. Эй, не неси чушь на весь класс, люди тебя не так поймут.
‒ Да какая разница, кто ему там нравился. Чего мне непонятно, так это как он умудрился разговорить Судзумию?
‒ Может быть, Кён на самом деле такой же псих, как она?
‒ Да уж наверное. Ну то есть, как может парень с таким прозвищем быть нормальным?
Хватит звать меня Кёном, Кёном и ещё раз Кёном! Чем раз за разом выслушивать эту идиотскую кличку, я предпочёл бы, чтобы ко мне обращались по имени. И ещё я хочу, чтобы младшая сестра называла меня «братиком», как раньше!
‒ И мне расскажите!
Милый голосок этой улыбчивой девочки совершенно неожиданно прозвучал у меня над головой. Я поднял глаза и, разумеется, увидел невинное личико Асакуры Рёко.
‒ Я пыталась заговорить с ней несколько раз, но ничего не вышло. Научи и меня, как с ней разговаривать?
Я сделал вид, будто усиленно думаю; по правде говоря, думать там было не над чем.
‒ Не знаю.
Асакура улыбнулась.
‒ Ну ладно, по крайней мере, теперь я спокойна. Она немножко отбивалась от класса, ни с кем не общалась, так что здорово, что вы с ней подружились.
Асакура Рёко беспокоилась о ней, прямо как хорошая староста, поскольку, вообще-то, она и есть староста. Её избрали на последнем классном часе.
‒ Подружились?..
Я в задумчивости склонил голову. Какая тут дружба? Единственное выражение лица, которым меня награждает Харухи — это хмурый взгляд из-под сведённых бровей.
‒ Ты не бросай её, ладно, помоги ей ближе сойтись с ребятами? В конце концов, мы же учимся в одном классе! Мы на тебя рассчитываем!
Блин, да я даже не понимаю, чего вы от меня хотите!
‒ Если мне понадобится что-нибудь передать Судзумии, можно будет тебя попросить?
Э, нет, постойте! Я не её секретарь!
‒ Пожалуйста? — трогательно добавила Асакура, сложив ладошки вместе. В ответ на подобное я смог только невнятно высказать своё мнение междометиями «эээ», «нуу» и «ахм» — Асакура приняла это за согласие и, одарив меня своей солнечной, как цветок тюльпана, улыбкой, убежала.
‒ Кён, мы ведь с тобой хорошие друзья, так? — Танигути заговорщицки подмигнул мне. — Я чувствую, здесь провернули какой-то трюк.
Даже Куникида, прикрыв глаза и сложив руки на груди, кивнул тут головой в знак согласия.
Боже! Ну почему меня окружают одни идиоты?!
Похоже, кто-то в нашей школе уверился, что перетасовки учеников по партам стоит совершать ежемесячно. Поэтому наша староста, Асакура, однажды пронумеровала все сидячие места, написала эти номера на крошечных клочках бумаги, сложила их все в вазу для печений и предложила каждому выбирать наугад. Мне досталось почётное место в предпоследнем ряду, рядом с одним из выходящих во внутренний дворик окон. Догадайтесь-ка, кто занял место на последнем ряду позади меня? Правильно. Вечно недовольная Харухи.
‒ Ну почему до сих пор не случилось ничего интересного?! Детишки, что ли, начали бы пропадать один за одним, или какого-нибудь учителя грохнули бы в запертой комнате?
‒ Хватит уже чепуху-то пороть.
‒ Я записалась в кружок разгадывания тайн.
‒ Правда? И что?
‒ Идиотское место. Ничего интересного там не было! Сидят и читают детективы с утра до вечера. И ни один не похож на настоящего следователя!
‒ Чего ж тут странного?
‒ Вообще-то я очень рассчитывала на кружок любителей паранормальных сущностей.
‒ Да ты что?
‒ Но оказалось, что там одни сумасшедшие оккультисты. Разве это интересно?
‒ Не особо.
‒ Боже, какая же вокруг скука! Ну почему в этой школе нет ни одного хоть каплю интересного кружка?
‒ Похоже, с этим ничего не поделаешь…
‒ Я думала, в старшей школе будут какие-нибудь увлекательные кружки! Вот гадость, чувствую себя, как футболист, поступивший в школу, где даже физкультуру отменили, — Харухи напоминала баньши, готовую облететь не одну сотню монастырей, разбрасываясь проклятьями направо и налево. Она пренебрежительно глянула куда-то за окно и тяжело вздохнула.
Мне стоит ей посочувствовать?
Не знаю уж, какого рода кружок хотела бы видеть Харухи. Возможно, она и сама не знает. Она просто хочет, чтобы кружок был «интересным». И что же, хотелось бы знать, считается «интересным»? Разгадывать таинственные убийства? Разыскивать НЛО? Вызывать духов? Скорее всего, сама Харухи не сможет ответить.
‒ Ничего не поделаешь.
Я решился высказать своё мнение.
‒ Похоже, это в природе людей — довольствоваться малым. Уже сотни и тысячи лет подряд массы ни к чему не стремятся. Немногие исключения из этого правила и двигают нашу цивилизацию. Одни из них очень хотели летать — и создали аэропланы. Другие мечтали о путешествиях — появились поезда и автомобили. Но всё это были только проявления их таланта: лишь гении могли претворить свои мечты в реальность. Нам, обычным смертным, под силу только прожить свою жизнь, испробовав как можно больше всего. Тут ничего не поделаешь, и глупо суетиться на пустом месте только потому, что тебе очень хочется приключений.
‒ Заглохни.
Харухи оборвала мою великолепную речь — ну, по крайней мере, такой мне она показалась — и отвернулась прочь. Похоже, что она пребывала в крайне плохом настроении. Впрочем, а когда она в нём не пребывала? Я уже привык. Эту девчонку, похоже, в самом деле волнует только то, что далеко выходит за рамки нормального. А в нашем мире такого нет. Совсем-совсем нет. Честно.
Да здравствуют Законы Физики! Благодаря вам, мы, люди, можем жить спокойно. Несмотря на то, что Харухи и останется недовольной.
Я здоров, доктор?
Наверное, я чем-то это спровоцировал. Может, предыдущим разговором? Но я ничего такого совершенно не ожидал!
Тёплое весеннее солнце сияло через окна и вызывало желание тихонько задремать прямо в классе. Но только я собрался воплотить это намерение в жизнь и, подложив под голову руки, улёгся грудью на парту, как чудовищная сила дёрнула меня за воротник и потянула назад. Рывок был таким сильным, что я со всего размаху ударился затылком о парту позади меня. От боли из глаз брызнули слёзы.
‒ Эй, ты что творишь!
Я в ярости развернулся и лицезрел Харухи, одной рукой ещё державшую меня за воротник и улыбающуюся широкой счастливой улыбкой, жаркой, как июльское солнце — это первый раз на моей памяти, когда она вообще улыбается! Если улыбки начать измерять в градусах, её бы оказалась где-то на уровне горячего тропического дождя.
‒ Придумала!
Эй, не брызгай слюной!
‒ И как это мне раньше в голову не приходило!
Харухины глаза горели как Денеб1 на безлунном небосводе. Она многозначительно посмотрела на меня. Я неохотно поддался:
‒ Ну и что ты придумала?
‒ Раз его нет, я организую его сама!
‒ Что «организуешь»?
‒ Кружок!
У меня внезапно заболела голова, и сомневаюсь, что удар об парту был тому причиной.
‒ Правда? Какая великолепная идея. Ещё что-нибудь?
‒ Что это за реакция? Почему я не вижу на твоём лице счастья?
‒ Про твою идею я с тобой ещё потом поговорю. А сейчас просто оцени-ка здраво, где мы находимся и что происходит, а уже потом можешь поделиться со мной радостью. Только успокойся, ладно?
‒ А в чём дело?
‒ Урок идёт.
Харухи наконец-то отпустила мой воротник. Я осторожно потрогал свой одеревеневший затылок и медленно развернулся к себе за парту. Весь класс смотрел на меня с благоговейным ужасом. Молоденькая учительница английского, не шевелясь, держала мелок в руке, и вид у неё был такой, будто она была готова расплакаться.
Я сурово указал Харухи пальцем на стул, и пожал плечами в адрес бедной учительницы:
‒ Пожалуйста, продолжайте.
Харухи неохотно уселась назад, чего-то недовольно бормоча себе под нос. Учительница с трудом вернулась к записям на доске…
Организовать кружок?
Хмммм…
Только не говорите мне, что я уже записан в его участники?
Моя голова болела всё сильнее.